Чужие миры [ Авт. сборник] - Владимир Васильев

— Тарус-чародей, — встрепенулся Вишена, — это трудно — обернуться волком?

Тот усмехнулся:

— Нет.

— Я думал, что нож, пень, поляна — это только сказки.

— Почему же сказки? — ответил Тарус. — Вчера сказки были? То-то.

— Я же пробовал раньше. Да и многие пробовали. Отчего же ни у кого не выходит, только у тебя? — недоумевал Вишена.

— Оттого что я — чародей, — опять усмехнулся Тарус. — То, что всем известно, это далеко не все. Люди повторяют только то, что видят: нож, пень, поляна. А всякий ли нож сгодится?

Вишена не знал. Это действительно никогда раньше в голову не приходило. Казалось, нож есть нож, чего там, бери и вгоняй в подходящий пень.

Чародей полез за пазуху и подал ему невзрачный, потемневший от времени нож с липкой резной рукояткой. Вишена повертел его в руках и, не разглядев ничего необычного, вернул.

— Ну?

— Запоминай, Вишена. Этим ножом четыре года назад я убил волка. В ночь на Ярилу. Одним ударом, прямо в сердце. И вынул его из раны только на рассвете.

— В ночь на Ярилу… — пробормотал Вишена, — прямо в сердце…

На Ярилу ночь была самой короткой в году. Редко кто спал в это время. Это ночь гаданий, ночь чародейства и волшебства, ночь колдовских заклинаний и нечисти.

— Только в эту ночь? — спросил Вишена, заранее уверенный в ответе.

— Только в эту, — подтвердил Тарус.

— И все?

— Нет, не все. Пень тоже не всякий сгодится. Только гладко спиленный.

Вишена довольно сказал:

— Это я знаю!

— А почему — знаешь? — проворчал неодобрительно Тарус.

Вишена смутился:

— Нет…

— То-то! — Тарус говорил негромко. — Макошь, Мать-сыра земля, дает тебе свою силу. По корням стекается она в пни и лишь на гладких пульсирует ровно и спокойно. Изломы не годятся, долго на них живет крик умирающих деревьев, и Макошь кричит вместе с ними.

Тарус умолк и некоторое время безмолвно шарил взглядом по чащобе. Вишена семенил рядом, нетерпеливо заглядывая ему в лицо.

— А еще что?

— Когда хочешь обернуться волком, — возобновил рассказ чародей, — заходить к пню нужно с юга на север. Человеком — наоборот, с севера на юг. Ну и конечно, приговор…

— Чудеса, — прошептал Вишена.

— Это еще что, — усмехнулся Тарус, — настоящие чудеса начнутся, если станешь к пню спиной и перекувыркнешься назад. Приговор здесь уже другой…

Заклинания Тарус произнести не успел. Идущий впереди Славута поднял руку и замер. Встал, будто на стену наткнулся, Омут; застыл с поднятой ногой Вишена.

Там, впереди, кто-то пробирался сквозь чащобу. Слышались мягкие шаги, тихий хруст сухих веток и приглушенный говор, издали похожий на невнятное бормотание. Все пятеро путников мигом нырнули в густой малинник. Летом здесь вполне мог сидеть жирующий медведь и лакомиться ягодами. Но весной в малиннике делать нечего, и они без помех схоронились в густом переплетении ветвей и сочных зеленых листьев. Вишена и Тарус наблюдали за тропой впереди себя, Славута посматривал в стороны.

Сначала казалось, что никто не приближается — голоса раздавались все так же в отдалении, после говор стих, а звук шагов стал медленно нарастать.

Кто-то шел прямо на убежище-малинник. Тарус неслышно, одними губами, выругался и прошептал:

— Не везет нам эти дни…

Оставалось надеяться, что их не заметят в зарослях и пройдут мимо.

Ждали, казалось, вечность. А потом впереди на тропе показалась знакомая кряжистая фигура Боромира; за ним шел еще кто-то.

— Наши? — изумился Славута. — Как их сюда занесло-то?

Вишена хотел встать и выйти из укрытия, но чародей рукой задержал его, и тогда Вишена вспомнил того упыря, что явился в Андогу в личине Омута.

Боромир — если это был Боромир — приближался. Вишена стал узнавать остальных — Бограда, Богуслава, Тикшу, Роксалана, Пристеня.

Тарус мягко коснулся плеча Вишены и чуть заметно указал на его меч. И тут Вишену прошибло: будь это нечисть в личинах друзей, изумруды непременно зажглись бы, возвещая об опасности, но они мирно поблескивали в полутьме малинника и не было в них огня.

— Боромир! — окликнул Тарус и поднялся.

Люди на тропе вдруг замерли, разом обернулись к нему и обнажили мечи. Все это они проделали быстро и без слов.

Вишена встал рядом с Тарусом и вопросительно уставился на Боромира.

— Вы чего? — вырвалось невольно.

Боромир, взглянув на гарду своего меча, смягчился, а Боград обменялся с Тарусом быстрыми взглядами и облегченно сказал:

— Это они, Боромир. Чисто.

Мечи вернулись в ножны, а встретившиеся побратимы крепко обнялись.

— Почему вы здесь? — спросил Тарус. — Сговорились же в Иштомаре сойтись.

— Не дошли мы до Иштомара, чародей, — ответил невесело Боромир, — в первую же ночь без коней остались.

Славута, Вишена и Тарус быстро переглянулись, настороженные.

— Мы тоже, — протянул чародей. — Как это было?

Боромир горько усмехнулся. Как? Расскажи кому — не поверят, засмеют. Он и сам до сих пор не мог поверить. Кабы не четыре сотни его воинов, видевших то же самое, Боромир решил бы, что умом тронулся.

Едва стемнело и стали на ночлег, едва развели костры и расседлали коней, едва уселись у огня и потянулись к походным сумам…

Дикое громовое ржание вспороло ночную тишь. Кони всполошились, их никак не удавалось успокоить. А потом люди взглянули на небо и попадали на колени, взывая к Перуну и моля о защите.

Вверху, над ними, разметав меж звезд буйную гриву, мчал огромный светящийся конь. И гремел над миром его крик, и вторили ему земные сородичи. А когда вихрем пронесся он над головами, весь табун сорвался с места и поскакал следом. На полпути к горизонту земля ушла у коней из-под копыт, и повел их огненный жеребец небесной тропой, и растворились они в угольном бархате неба, затерялись среди звезд, и затихли вдали топот да ржание.

А люди долго еще не вставали с колен, обратив лица к небесам.

Дружину Боромир отправил в Иштомар, как и договаривались. Позвизд и Заворич увели ратников, а сам Непоседа, взяв Бограда, Роксалана, Тикшу и еще некоторых, двинулся искать Таруса, потому что почуял неладное, а без чародея, без его знаний и мудрых советов не решился что-либо предпринять, ибо именно Тарус затеял этот поход за Книгами и кому, как не ему, подсказать в трудную минуту?

Боромира никто не перебивал; Вишена и Славута слушали с заметным интересом, Тарус — мрачно. Им тоже было что поведать, и когда Боромир иссяк, заговорил чародей. Рассказал он все — и о сгоревшем овине, и о чертенке в Рыдогах, и о чужаках, и об Омуте, и о рубиновом мече.